|
|
Галина Гридина дышит поэзией
Галина Гридина в журналистике с 1983 года. Сейчас – обозреватель газеты «Вечерний Волгоград». До этого – красный диплом Волгоградского училища искусств и три года работы по специальности «хормейстер». С музыкой в качестве профессии распрощалась, поступив в Литературный институт имени А. М. Горького и осознав, что ничего в жизни, кроме рифмоплетства, ее по-настоящему не интересует.
Диплом упомянутого института получен в1989 году. С 1993 года работала на волжском телевидении. Три с половиной года везла на своих плечах и голом энтузиазме ежемесячную литературную передачу "Кастальский ключ", где была сама себе автор, ведущая и режиссер.
Гридина автор нескольких стихотворных сборников, публикаций в журналах «Огонек», «Юность», «Советиш Геймланд» и других изданиях. Лауреат организованного Международным ПЕН-клубом конкурса «Неизвестные поэты России» (Москва, май 2000).
С 2002 года еще и поет в волжском ансамбле «Руах» (в переводе с иврита «ветер»). Говорят, что еврейские песни на идише и на иврите в ее исполнении превращаются в маленькие спектакли.
«Отпускаю в океан письмо в бутылке…»
Интервью газете «Неделя города», 2005 год.
Галина Гридина не любит пафосных слов: «призвание», «творчество»… Предпочитает не называть себя поэтом. По словам Галины, поэзия – это воздух, которым она дышит, пища, которой она питается, лекарство, которым лечится, когда ей плохо. Общение с этим известным и высокопрофессиональным волжским автором убеждает, что, говоря о значении поэзии в своей жизни, она отнюдь не преувеличивает
– Галина, когда вы поняли, что ваша жизнь будет связана с литературой?
– По рассказам родителей, когда меня привезли из районной больницы, где я родилась, и устроили «родины», собрался весь коллектив школы, в которой работала мама. Директор школы, немножко уже поддавший, носил меня на руках и приговаривал: «Галина Александровна Гридина будет поэтесса…» А все мое семейство бегало за ним гуськом и боялось, что он меня уронит.
А если серьезно, все, что я писала до двадцати четырех лет, я не считаю литературной работой. Только в двадцать четыре я почувствовала, что процесс стихописания забирает меня целиком. И передо мной встал вопрос: имею ли право этим заниматься как главным делом жизни? Потому что превращаться в графомана мне не хотелось. Одна профессия – музыканта – у меня к тому времени уже была: работала в ДК «Октябрь», хором руководила, вокальным ансамблем. Но чувствую: что-то больно часто сажусь в рифму кропать. Либо надо с этим завязывать, либо – показывать профессионалам. Первым из них стала Татьяна Брыксина, она вела литобъединение в ДК «Октябрь». От нее я и услышала впервые: «Вы поэт». И сама этому не поверила. Потому что для меня звание «поэт» слишком ко многому обязывает. А с другой стороны, в нынешнее время это звание настолько девальвировано, что просто стыдно называть себя поэтом. Мне же больше нравится – стихотворец, рифмоплет. Эту позицию очень четко выражает питерский поэт Александр Кушнер: «Я человек, пишущий стихи. Это мое частное дело».
– Ваши стихи, на мой взгляд, поддаются условному делению на философскую и гражданскую лирику…
– Термин «гражданская лирика» в моем представлении связан с чем-то замшелым, официозным, ура-патриотическим. Предпочитаю: «социальная лирика». Когда у человека нарывает мизинчик, всему организму плохо. А когда весь организм нарывает, а ты – тот самый мизинчик? Поэтому и появляются стихи социальные.
– На какую читательскую аудиторию вы ориентируетесь?
– Почти всегда имеется какой-то гипотетический собеседник. И во многом он похож на самого автора. Собственно, рассчитывать на аудиторию глупо. Я просто стараюсь, когда пишу, найти наиболее точные слова, чтобы выразить то, что думаю и чувствую. А уж какая аудитория это воспримет – одному Богу известно. Я люблю в таких случаях Тютчева цитировать: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется, и нам сочувствие дается, как нам дается благодать». Когда кто-то понял – это просто неожиданный подарок судьбы.
– То есть, по-вашему, поэт – это что-то вроде рыбака, который забрасывает сеть наудачу?
– Нет, рыбак закидывает наживку в надежде получить какой-то навар. А поэт – скорее, Робинзон, который отпускает в океан письмо в бутылке. Кто выловил письмо, кто вскрыл бутылку – тот и друг.
– Надеетесь ли вы изменить своим словом читателя?
– Конечно, хотелось бы сделать человека хоть капельку добрее, пробудить в нем сострадание к ближнему. Но в этом деле можно рассчитывать лишь на какие-то микроскопические шажки, и не в массовых масштабах, а лишь по отношению к отдельным индивидуумам. А изменить… Никакая литература с этим не справится. Она существует уже много веков, а человек как был жестоким и алчным, так и остался.
– Вы разделяете мнение, что все самое свежее и живое приходит в русскую литературу из провинции?
– Пожалуй, это правда. Очень многие из тех, что получили известность в столице, вышли из провинции. Некоторые обосновались в столице, другие так в провинции и остались. Алексею Решетову, например, жизнь в Перми не помешала завоевать мировую славу. И моему старому другу Евгению Лукину жизнь в Волгограде не мешает быть всемирно известным фантастом.
Вадим Коломеец
Фото и полный текст:
"Неделя города"
|
